По материалам радио Свобода.
Владимир Тольц: Многие из нас отчетливо помнят, как с началом горбачевской
перестройки, из советской Прибалтики стали выплескиваться в союзный центр и по
всему миру требования национальной независимости, а в центральной советской
печати стали постоянно писать о "застарелых корнях национализма"
литовцев, латышей и эстонцев. Что это, большинство из ошалевших от гласности
читателей толком не понимало. Знали лишь, что прибалты живут лучше большинства
советских, не любят русских и (вероятно потому) хотят отделиться от СССР.
Сегодня об этом пресловутом
"национализме" и советской борьбе с ним на материале давней партийной
разборки в Эстонии вам расскажут два историка - русский и немецкий.
"Эстонское дело" конца 1940-х - начала
1950-х.
В передаче участвуют: в Москве - доктор
исторических наук Елена Зубкова, в Гамбурге - сотрудник тамошнего университета
доктор Олаф Мертельсманн. Оба - исследователи советизации Эстонии. Олаф уже
успешно обследовал богатейшую Коллекцию эстонских автобиографий в Эстонском
литературном музее в Тарту, материалы Эстонского национального музея (это более
1000 томов, создававшихся с 20-х годов прошлого века), работает с документами
архива Коммунистической партии Эстонии и ее ЦК, Елена изучает советизацию
Эстонии по материалам центральных российских архивов. Ей принадлежит
опубликованная в "Отечественных записках" работа "Феномен "местного
национализма": "Эстонское дело" 1949-1952 гг. в контексте
советизации Балтии".
Надо сказать, что вообще об эстонском национализме
написаны уже километры слов. Писали и пишут историки, политологи, этнографы.
Доктора и кандидаты всевозможных наук. Иногда даже в генеральских званиях. Но
пусть не обижаются на меня эти писатели - толкового и конкретного ими сочинено
не так много. Вернее так: рассуждений - с избытком, а вот "мяса
истории" - фактов не хватает. И почти у всех они одни и те же.
Ну, вот, к примеру, готовясь к передаче, я
листал учебник, созданный в СССР в 1977-м организацией, для которой
"борьба с буржуазным национализмом" была одним из приоритетов. В
российских публичных и университетских библиотеках этой книжки не найти. Потому
что на ней по-прежнему гриф "Совершенно секретно". А вот в одном из
западных университетов ее пришлось даже отсканировать, чтобы неаккуратные студенты
не замусолили. Называется она "История органов государственной
безопасности". И немало страниц в ней посвящено "эстонскому
национализму". (Оно и понятно: после войны в эстонском ГБ даже специальный
отдел по борьбе с ним был создан, как и в Белоруссии, и Латвии, а еще и в
союзном МГБ особое управление. Все это называлось 2-Н.) Вроде все расписано: и
как агентуру среди националистов насаждать, и как организован был
"розыскной аппарат" по выявлению этих самых националистов... Но вот
что же это такое и откуда оно берется, ни зарубежные нынешние, ни былые
студенты Краснознаменного андроповского института из этого учебника уяснить не
могли.
Поэтому давайте по порядку. И начнем с
предвоенного времени.
Олаф Мертельсманн: В Эстонии с 1934-го по 1940-й год при президенте Пятсе
существовала авторитарная президентская конституционная система. Конечно, ни в
коем случае нельзя утверждать, что все слои общества были согласны с этой
системой правления Пятса, и именно поэтому некоторые левые интеллигенты и приветствовали
смену власти в 1940 году.
Разумеется, новый режим должен был предъявлять
обществу свои достижения, прежде всего, подъем благосостояния и промышленный
рост. Когда же жизнь при установившихся сталинском, а затем
национал-социалистическом господстве стала, очевидно для всех, хуже, в
общественном сознании, в воспоминаниях отчетливо, проступили прежде всего (и
только) положительные страницы истории прежнего периода.
В сознании почти всех эстонцев период
независимости стал восприниматься как доброе старое время, "эстонское
время" и резко противопоставляться "русскому" или
"немецкому" времени.
Владимир Тольц: Ну, а как трансформировалось в это время отношение в
эстонском обществе ко всему русскому и немецкому?
Олаф Мертельсманн: До 1940 года большинство эстонцев воспринимало немцев,
особенно местных балтийских немцев, как национальных врагов. В этом восприятии
возможная советская угроза стояла лишь на втором месте, а представления о
"русских" основывались на воспоминаниях о "царском"
времени. В стране имелась лишь маленькая Коммунистическая партия (примерно 150
членов). Они и ряд левых интеллигентов приветствовали летом 1940 года
низвержение эстонской независимости. Большинство населения их не поддержало,
скорее оно было настроено выжидающе.
Но первый советский год оказался для Эстонии
катастрофическим. - Аресты, массовая высылка и сталинский террор. Наряду с этим
- быстрое падение уровня и введение государственного контроля над экономикой. А
также цензура, т.е. новая политика в области "культурного
строительства". Всё это стало толкать людей в оппозицию.
Из советских документов видно, что, к примеру,
естественная смертность возросла почти на 50%, реальные доходы населения падали
и повсюду появился дефицит.
Поэтому когда немцы напали на Советский Союз,
они большинством эстонцев приветствовались как освободители. Эстонские
партизаны сражались на немецкой стороне. Почти 2000 убитых, многие со следами
пыток, оставили после себя отступившие "Советы". В свою очередь
жертвами немецкой оккупации пали около 8 000 эстонских граждан.
И все же большинство эстонцев вспоминают о
немецкой оккупации не так плохо, как о советском времени 40-вых годов. И при
вступлении в Эстонию Красной армии многие не почувствовали себя освобожденными,
а лишь вновь оккупированными другой чужеродной властью. Тогда возникло
просуществовавшее до 1950-х годов партизанское движение, в котором участвовало,
(не единовременно, а в целом), пожалуй, около 30 000 эстонцев.
Владимир Тольц: Ясно, что в условиях этой враждебно-партизанской реальности
советской власти в Эстонии было в ту пору непросто. А ведь кроме этой маленькой
страны у нее были еще и другие заботы - и собственное, разрушенное войной
хозяйство и обнищавший народ, и "освоение" доставшейся ей в
результате победы Восточной Европы...
Елена Зубкова: Эстония, как и другие Балтийские страны - Латвия и Литва -
как мне представляется, пали жертвой имперских амбиций Сталина. Поворот к
имперству во внутренней политике Кремля уже обозначился в середине 30-х годов.
Но тогда, до войны, это были, действительно, амбиции, под которыми не было
реальных политических оснований. Другое дело - после войны, когда Сталин стал
хозяин действительно огромной империи, и не просто внутренней империи, но и
получил особую зону влияния как награду за победу, как победитель, получил зону
влияния в Восточной Европе. Это все было так.
Но другое дело, что советское руководство и
прежде всего сам Сталин первоначально не имели четких представлений о
механизмах управления вот этой смой подведомственной зоной. Привнести туда
классический образец советизации, который был апробирован в России и в других
старых республиках Советского Союза, было, совершенно понятно, нельзя, поэтому
первые два-три года после войны Сталин ищет вот эту политику управления регионом.
И, как мне кажется, государства Балтии, которые в то время уже были частью
Советской империи, сыграли в этом процессе роль своего рода буфера, если
хотите, "опытного поля", где отрабатывалась модель советизации,
несколько отличная от классического советского образца.
Я бы назвала эту модель, - первые два-три года,
примерно до середины 47-го, - осторожной советизацией, конечно, очень условно,
но это было действительно так. Поскольку это была советизация без усиленной
русификации, это была политика попытки наладить диалог с местными кадрами,
прежде всего с местной интеллигенцией, это была советизация без коллективизации
(первые два - три года) и ряд других признаков этой политики были совершенно
очевидны.
В середине 47-го года наступает другой момент,
другой этап этой советизации, когда все шло по советскому шаблону, но это уже
немного другая история...
Владимир Тольц: Так рассуждает сегодня в Москве доктор исторических наук
Елена Юрьевна Зубкова.
Снова выслушаем ее гамбургского коллегу доктора
Олафа Мертельсманна.
Олаф Мертельсманн: Поначалу советская власть, особенно в сельской местности,
была весьма слаба и потому вынуждена была идти на многочисленные компромиссы.
Большинство общества относилось к ней отрицательно и начало смиряться с новыми
режимом и жизнью лишь в 50-е годы. А до тех пор всё ждали "Белого
парохода" - высадки западных союзников. С другой стороны, активное
сопротивление "Советам" оказывало лишь незначительное меньшинство
населения. Большинство же оставалось пассивным.
Владимир Тольц: Олаф, я прерву вас ненадолго, чтобы документально
проиллюстрировать эти мечтания эстонцев о "Белом пароходе":
"Информация о политическом
настроении населения Таллинна.
23-24 июля сего года в республиканской
печати были помещены заявления члена английского парламента г-на Сильвермена
представителям рижской печати и статья английского журналиста Гордона Шаффера о
позиции Англии.
Многие трудящиеся, прочитав
опубликованные материалы, стали по-разному истолковывать их содержание.
Активисты Бумажно-целлюлозного комбината
выражают одобрение появлению материалов. Раньше на заводе было много
кривотолков в отношении позиции Англии. Был распространен слух, что в Англии
находится старое буржуазное правительство, которое должно вместе с эскадрой Англии прибыть на белом корабле в Таллиннский порт
и освободить Эстонию от русских.
На заводе "Пунане Рют" были
такие разговоры: "Белый корабль ждут все народы, но не в том смысле, чтобы
освободиться от советской власти, а в смысле улучшения материальных условий.
Народ устал от войны, поэтому думают, что белый корабль даст хорошую
жизнь".
Зав складом Таллиннского Морского порта
говорил:
"Понятно, что из-за такого
маленького района, как Латвия или Эстония, большие державы войны не начнут. Заявление
члена английского парламента разъясняет, что войны из-за Эстонии, конечно, не
будет. Минула надежда тех, кто ждал английский корабль".
Владимир Тольц: Это 1946-й год. Но и годы спустя некоторые эстонцы, подобно
Асоли, ожидавшей "алые паруса", лелеяли свою мечту о "белом
пароходе". Однако в отличие от гриновской героини так и не дождались...
Прошу вас, господин Мертельсманн,
продолжайте!...
Олаф Мертельсманн: На это налагалось и культурное противостояние эстонцев и
"русских", лучше сказать, вероятно, русско-язычных советских. Уровень
образования в Эстонии был более или менее высок. Перед войной Эстония (вместе с
Латвией) занимала первое место в Европе по количеству студентов на тысячу
человек населения. На этом фоне Советы выглядели культурно слаборазвитыми,
отсталыми и необразованными. Эта картина усиливалась в 1946-47-м годах еще и
притоком тысяч нищих (их называли "мешочниками"- по-эстонски,
"kotupoisid") из голодающих западных областей Советского Союза. По
данным МВД, этот приток увеличил преступность в Эстонии в 3-4 раза. И надежды
многих здесь были связаны с возвращением государственной независимости и
отделением от Советов.
Владимир Тольц:
"Многих", однако не всех. - На кого
собственно опиралась советская власть в Эстонии в первые послевоенные годы?
Елена Зубкова: Проблема опоры новому режиму - это была одна из самых
ключевых и болезненных проблем для новой власти, потому что, строго говоря,
опереться было не на кого. Но когда Советы входили в Эстонию в 40-м году, там
еще можно было использовать антинемецкие настроения, довольно сильные в
эстонском обществе. После переворота 40-го года это уже не работало. То есть
нельзя говорить не только о какой-либо существенной социальной базе нового
режима, но и вообще о какой-либо достаточной поддержке говорить не приходится.
Поэтому новому режиму нужны были некие свои агенты влияния.
Были, конечно, местные функционеры, которые
поддержали новый режим по разным причинам. Кто-то пытался делать карьеру,
кто-то поступал так из прагматических соображений, понимая, что плетью, обухом
не перешибешь.
Но главную роль в укреплении нового режима
сыграли, конечно, кадры. Советы делали прежде всего ставку на коммунистов, по
традиции - на коммунистов. Но вот как раз коммунистических кадров
катастрофически не хватало. Эстонская компартия в 45-м году насчитывала что-то
около двух тысяч человек, не больше, причем половина из них числилась
сотрудниками НКВД, либо военных организаций, либо просто это были
демобилизованные красноармейцы. Половина состава эстонской компартии были
русские и русскоязычные. Такая партия воспринималась эстонским населением
исключительно как русская и поэтому не только не пользовалась никакой
поддержкой, доверием, но и воспринималась по понятным причинам абсолютно
враждебно.
Какой был выход из этого положения? Первый,
самый простой, он как будто бы лежал на поверхности: решили экспортировать в
Эстонию так называемые "эстонские кадры", то есть тех самых
коммунистов, которые жили за пределами республики в "старых" регионах
Советского Союза. Кстати, их было по подсчетам 45-го года, чуть-чуть меньше,
чем состав эстонской компартии, тогда Управление кадров насчитало таких
эстонцев, живущих в Советском Союзе, 1800 человек. Решили их
"импортировать" в Эстонию. Но дело в том, что не смогли выполнить
даже первоначальную квоту: нужно было отправить 150, а с места пошли сигналы,
мол, не можем выполнить задание, поскольку большая часть так называемых
эстонцев уже старые, больные люди. Сейчас, конечно, очень трудно проверить, кто
из этих эстонцев действительно был стар и болен, а кто пытался таким казаться,
чтобы избежать возвращения на историческую родину, где, как вы понимаете, все
было отнюдь неспокойно.
Олаф Мертельсманн: С другой стороны, режим, разумеется, находил и поддержку
особенно у иммигрантов из Советского Союза и эстонцев из России, так называемых
"Jesten" ("Естен"). Пришельцы, а никак не местные
доминировали на разных уровнях во многих сферах общественной жизни, поэтому
впечатление иностранного господства, именно русского господства, усиливалось.
Конечно, находились также и среди коренных эстонцев многочисленные левые,
которые поддерживали социализм из убеждения. Однако, в большинстве случаев
местные функционеры были либо карьеристами, добивавшимися себе привилегий и
лучшей жизни, либо политически нейтральными "буржуазными"
специалистами.
Елена Зубкова: Но ведь были люди в руководстве республикой, которые
сознательно пошли на сотрудничество с новым режимом. И здесь дело не только в
коммунистах; компартия всегда была слаба в Эстонии. А что касается
представителей других левых ориентации, тех же социал-демократов, то здесь у
Эстонии были свои традиции, и были довольно интересные личности в среде бывших
эсеров, тот же Ханс Круус, Йохане Семпер и другие, люди вполне интеллигентные,
совершенно сознательно пошедшие на сотрудничество с новым режимом и даже
вступившие в компартию.
Владимир Тольц: Вот на этом-то фоне и раскрутилось так называемое
"эстонское дело" - партийная разборка в таллиннском руководстве (не
без участия Москвы, разумеется!), мотивированная в одном из партдокументов
"недостатками и ошибками, которые замедляют перестройку всей жизни
эстонского народа на советский лад".
Как бы там не сетовали на медленность
догорбачевской еще перестройки Эстонии на советский лад, нам очевидно, что одна
из советских традиций - обычай партийного доноса - проникла в Эстонию довольно
быстро.
"В ЦК ВКП(б)
Секретарю ЦК ВКП(б)
Тов. Маленкову
От члена ВКП(б) с 1927 г. Брандт Анны
Иогановны
Заявление
Я хочу использовать свое право обращаться
в вышестоящие партийные органы ...
За 4 с лишним года, что я живу в Эстонии,
я насмотрелась и наслушалась многого. Мое чутье и факты, имеющиеся в моем
распоряжении, говорят мне, что у нас в Эстонии далеко не все обстоит
благополучно в области партийного руководства. Я имею в виду стиль работы
первого секретаря ЦК КП(б)Э тов. Каротамма Н.Г., его линию поведения. Я считаю,
что в работе тов. Каротамма отсутствует партийная, большевистская
принципиальность. В его работе очень много неправильного, умышленных ошибок
(...).
Считаю действия Каротамма вредительскими.
По своему характеру тов. Каротамм человек самолюбивый, мстительный, злобный, не
терпящий критики (...).
Каротамм - ярко выраженный националист,
буржуазный националист, своей политикой разжигающий рознь между эстонцами и
русскими. (...)
Вначале я присматривалась, мне казалось,
что положение не так страшно, я относила все за счет трудностей, ошибок
эстонской самобытности (которой у нас любят прикрывать даже вредительские
действия). Теперь я убеждена, что все это делается по определенному плану,
намеренно (...)
Тов. Каротамм подбирает кадры не по их
положительным политическим и деловым качествам, его больше интересует, чтобы
ему не перечили.
Тов. Куузик - секретарь ЦК, ведающий
сельским хозяйством республики. Очень слабый работник, не имеющий своего
мнения.
Тов. Кэбин - секретарь по пропаганде.
Честолюбив, мстителен и морально не очень чистоплотен.
Тов. Пялль - председатель Президиума
Верховного Совета Эстонии. Божья коровка, он никогда не выскажет мнения,
неугодного Каротамму.
Круус Ханс - министр иностранных дел, он
же президент Академии наук. В прошлом он не одну антисоветскую написал книгу, а
теперь руководит центром научной мысли в Эстонии.
(...) По отношению к Нарве, русскому
городу, тов. Каротамм ведет явную вредительскую линию (не принимает секретаря
нарвского горкома). Такова же линия Каротамма в отношении "русских
эстонцев" (...)
Владимир Тольц: Ну, и так далее... Спрашиваю Елену Зубкову: да, кто же этот
Каротамм, на которого бдительная партийка в 49-м всех собак навешала? Почему он
"не принимает русских эстонцев!? Он ведь и сам, кажется, не из местных
был?
Елена Зубкова: Каротамм родился в Эстонии, в 25 году по вполне банальной
причине - ища заработка, - уехал в Голландию. Там вступил в общество
эсперантистов и цветоводов. Не буду утверждать, что получилось с цветоводством,
а вот любовь к языку Каротамм сохранил и, когда стал первым секретарем
эстонской компартии, даже выпустил эстонско-русский словарь, специалисты
говорят, в общем-то, очень неплохой словарь. В 27-м году он вступает в голландскую
компартию, а оттуда через Коминтерн становится членом советской компартии.
(Была такая возможность через Коминтерн переводом из иностранной компартии
стать членом ВКП(б)). Из Голландии таким образом он попадает в Ленинград, а уже
Ленинграда в годы войны становится первым секретарем эстонской компартии в 44-м
году.
Владимир Тольц: Каротамма и компанию обвинили в "буржуазном
национализме"... Объясните нам, наконец, что это такое и что за этим
стоит?
Елена Зубкова: Понятие "национализм" в советском политическом
лексиконе - это одно из самых любопытных изобретений. Вообще оно обладало рядом
отличительных особенностей. Во-первых, это слово было исключительно
ругательным, то есть оно употреблялось в отрицательном смысле, как оппозиция
столь же исключительно положительному "интернационализму". А,
во-вторых, самое это понятие "национализм" являлось расплывчатым, то
есть непонятно было, что же под ним имеется в виду.
Например, в 46-м году в национализме был обвинен
эстонский журнал моды. Потому что тогдашний наблюдатель от ВКП(б) в Эстонии
Георгий Перов, просматривая журнал, ему показалось, что многие модели дамского
платья используют традиционно эстонские цвета - черный, синий и белый, и Перов
посчитал, что такой комбинацией цветов авторы журнала демонстрируют флаг
буржуазной Эстонии. То есть никто не понимал, что все-таки под этим
подразумевается.
Местный национализм имел свои разновидности, он
мог быть азербайджанским, украинским, эстонским, каким угодно другим. Однако,
несмотря на эти определения, в трактовке официальной идеологии национализм не
был этнической категорией, то есть он не был национализмом по крови. Во всяком
случае, не этничность выдвигалась на первый план в качестве его сущностного
признака. (Ссылки на этнический момент были не более чем эвфемизмом, за которым
скрывались на самом деле очень специфически понимаемые государственные
интересы).
Дело в том, что построенная на принципах жесткой
централизации, государственная система очень болезненно реагировала на любые
попытки периферии ослабить свою зависимость от центра, даже если эти попытки не
выходили за границы, как тогда говорили, "культурной автономии". И
еще один момент: национализм, как мотив для чисток, как нельзя лучше подходил к
тактике выборочного террора, на который постепенно перешла советская
репрессивная практика. То есть не надо было наказывать всех, нужно было выбрать
тактику такого "точечного удара" и на примере одиночек
дисциплинировать остальных.
Но другой вопрос, почему в качестве этого
объекта показательной порки была выбрана именно Эстония, скажем, а не другие
Балтийские республики? Потому что тот же Снечкус в Литве или Калнберзин в
Латвии давали руководству в Кремле не меньше поводов считать их буржуазными
националистами, чем тот Каротамм или Веймер в Эстонии...
Владимир Тольц: "На советский лад" эстонцы действительно
перестраивались не так проворно, как того хотелось бы в Кремле.- Уж слишком,
как свидетельствуют документы, их сознание, "поврежденное" годами
национальной независимости, отличалось от советского. "Компетентные
органы" постоянно и тайно собирали информацию об этом. И она их не
радовала.
"ИНФОРМАЦИЯ № 12. Из Саремааского
уезда.
8 февраля 1947 г. на агитпункте в школе
г. Куресааре был проведен вечер вопросов и ответов, для которого был
организован почтовый ящик, через который учащиеся задали всего 156 вопросов.
Вопросы являются следующие:
- Почему коммунистам нравится красный
цвет?
- Почему в России голод, как рассказывают
солдаты Красной Армии, вернувшиеся из отпуска?
- Почему в СССР существует только
коммунистическая партия? Мы знаем, что в иностранных государствах имеют голос и
другие партии. У нас же ни один антикоммунист не может стать кандидатом в
депутаты. Подобную систему нельзя назвать самой демократической в мире.
- Почему правительство Советского Союза в
июне 1940 г. нарушило договоры, заключенные в 1939 г., оккупировало территорию
Эстонской республики?
- Почему в советской армии имеется такая
недисциплинированность, что военные могут грабить и убивать. В немецкой армии
такого порядка не было. Правда ли, что русские учились в воровской школе?
- Почему из Советского Союза, где
экономика сделала громадные успехи, люди приезжают сюда так плохо одетые, по
нашему мнению, в тряпках?
- Сколько пятилеток пройдет еще, пока
эстонцы станут такими же оборванными, как русские?
- Когда начнется война? Как видно СССР не
договорится с США и Англией, это немыслимо...
- Как объясняется то обстоятельство, что
почти все деятели Октябрьской революции, кроме Ленина и Сталина, оказались
предателями трудящихся и даже шпионами иностранных государств, как Троцкий,
Зиновьев, Рыков, Каменев, Бухарин?
- Почему в фильмах превозносится жизнь в
России? - Мы ведь не дураки. Люди, приехавшие из Сибири, нам все рассказали...
Владимир Тольц: О "прелестях" советской жизни эстонцы узнавали не
только от вернувшихся из Сибири. Толпы мешочников и нищих, нахлынувшие со всех
концов послевоенного Союза в сытую Эстонию, (о них уже говорил Олаф
Мертельсманн), советская система снабжения и резко понизившийся уровень жизни -
все это настраивало эстонцев в отношении новой власти весьма скептически.
Май 1951 г. Из дневника сотрудника ТАСС
Пальгунова.
"29 мая принял находящегося в
командировке в Москве ответственного руководителя Эстонского телеграфного
агентства т. Кейса.
Кейс остановился на обстановке,
существующей в Эстонии.
В республике остро чувствуется нехватка
товаров промышленного производства и многих продовольственных товаров. В
избытке имеется сейчас в эстонских магазинах только сахар, усиленно раскупаемый
"про запас". Зато в магазинах невозможно достать масла, которое
прежде всегда имелось в Эстонии в избытке и вывозилось из страны. Никто в
республике, вплоть до руководящих эстонских деятелей, не может указать причину
исчезновения масла.
На вопросы, куда девалось эстонское
масло, соответствующие работники иногда говорят, что, возможно, это является
следствием просчетов и ошибок, повторяющих аналогичные ошибки, имевшиеся в свое
время в старших братских республиках. Но тут же добавляют, что отсутствие
масла, возможно, является и результатом вредительского планирования группы
Аллика и Ханзена.
В промтоварных магазинах нельзя
приобрести никаких тканей, за исключением ситца, хотя еще в прошлом году
магазины были завалены тканями в самом широком ассортименте...
Отсутствие масла в продаже, отсутствие
промтоваров порождает панические настроения. Распространяются утверждения о
неминуемой близости новой войны...".
Владимир Тольц: И вот все это стали списывать на "национализм" и
вредительство таллиннского партруководства. Простые эстонцы были мало
информированы о разборке в таллиннских верхах.
Олаф Мертельсманн рассказывает мне:
Олаф Мертельсманн :Сведения о борьбе за власть получали из прессы, когда
печатались сообщения об "освобождении от обязанностей" того или иного
министра или функционера. Но надо иметь в виду, что Эстония - маленькая страна,
у всех всюду - родственники, друзья или школьные приятели. Ну, и естественно,
многие новости распространялись по этим каналам. Человек мог
"исчезать" на 9 лет, разыскиваться полицией и госбезопасностью и при
этом встречать с друзьями и знакомыми, даже с теми, кто служил новому режиму
или с детьми министров.
Владимир Тольц: Что же приключилось в результате разборки 49-52-х годов с
этими министрами?
Елена Зубкова: Можно сказать, что эстонская чистка пошла по
"мягкому" варианту, в отличие от того же "ленинградского
дела", там не было расстрельных приговоров или в отличие от того же
"мегрельского", которое развивалось практически синхронно с
"эстонским", не было массовых высылок.
Тем не менее, естественно, как любая
внутрипартийная разборка, у этого дела тоже были свои жертвы. Первой жертвой
пал, естественно, Николай Каротамм, как первый секретарь ЦК. Уже в марте 57-го
года он потерял свою должность, и его отправили доучиваться в Академию
общественных наук, посоветовали заняться наукой. Каротамм очень хотел написать
диссертацию по коллективизации Эстонии, (считал себя, вероятно, специалистом в
этой области), но в ЦК посчитали, что "товарищ Каротамм не может быть до
конца объективным при освещении этого вопроса", и пришлось ему писать
что-то про сельское хозяйство в зоне орошаемого земледелия Ростовской области.
Следующей фигурой стал совершенно закономерно
председатель Совета Министров Эстонии Арнольд Веймер. Он потерял свой пост
примерно через год после того, как был отставлен Каротамм - в апреле 51-го.
Опустевшие места очень быстро занимали другие партийные функционеры.
(Вообще у меня складывается такое впечатление,
что после наказания Каротамма в Кремле было такое мнение, как тогда говорили,
что на этом можно было остановиться, - эстонские руководители были наказаны,
все остальные получили хороший убедительный пример, чтобы не поступать таким
образом).
Но здесь уже в роли "подстегивающего"
момента выступали действия местных функционеров, и прежде всего Ивана Кэбина,
который действительно во всем этом деле сыграл очень активную роль и который в
конце концов занял место Каротамма на пост у шефа республиканской компартии.
Были в этом деле и другие фигуранты, которые не
отделались как Каротамм и Веймер просто отставкой, кстати, и тот и другой даже
не были выгнаны из партии, им просто объявили выговор и они остались в партии.
Другие функционеры получили более серьезные наказания. Скажем, трое попали под
арест, были арестованы и репрессированы. Это Аалик, и Круус, и Семпер. -
Серьезных репрессий в Эстонии не предпринималось, и тоже по понятным причинам -
не так много было лояльных советскому режиму кадров, чтобы проводить такую
решительную чистку.
Владимир Тольц: Что ж, почему тогда взялись именно за Эстонию, это до сих
пор неясно историкам. - И об этом надо прямо сказать. Но я сейчас о другом. С
ваших слов, Лена, я знаю, что само понятие "эстонское дело"
появляется лишь в позднейшей публицистике и научной литературе. (Доктор
Мертельсманн, как я заметил, и сегодня предпочитает говорить об этом как о
"борьбе за власть в Таллинне".) На самом деле не было комплекса
уголовных дел (подобно "ленинградскому" или "мегрельскому"
делу), не было судебного процесса... - Что же вы разумеете под этими словами -
"эстонское дело"?
Елена Зубкова: Это некое такое собирательное название, когда мы имеем в
виду чистку эстонского партийного и государственного руководства, не более
того. Хотя по длительности самой этой процедуры "эстонское дело",
пожалуй, не имеет себе равных.
Мне как-то приходилось заниматься документами
этого дела в архивах, и, например, с момента начала, открытия этого
"дела", когда в ЦК первый раз обсуждали донос Анны Брандт, (февраль
49-го года), до, примерно, октября 52-го, (дальше материалы закрыты), мне
удалось обнаружить примерно 15 решений, так или иначе связанных с чисткой в
эстонском руководстве.
То есть это такое "дело"-рекордсмен по
числу обсуждений в ЦК!..
Владимир Тольц: Похоже, не стоит преувеличивать значение партчистки и
кадровых перестановок в результате "эстонского дела". Куда важнее -
разразившиеся в то же самое время - в 1949-м - массовые репрессии и высылки
беспартийных эстонцев.
Елена Зубкова: Я думаю, что массовые депортации 49-го года практически
никак не связаны с той чисткой в эстонском руководстве, о которой мы сейчас
говорим.
У тех репрессий были свои причины, и речь шла
прежде всего о массовой высылке так называемых "кулаков", имеется в
виду массовая депортация марта 49-го года. Это была общая акция, которая
коснулась не только Эстонии, но и Литвы, и Латвии. Это действительно были очень
широкие репрессии. Даже, согласно официальным данным, по данным МВД советского,
только в марте 49-го года из Эстонии было выслано 13 с половиной тысяч человек,
по сегодняшним подсчетам, по последним подсчетам, их уже где-то 20 тысяч. То
есть высылали, как это было в советской практике, так называемых
"кулаков", - крестьян вместе с семьями. Такая депортация готовилась
еще в 48-м году, но тогда республиканским лидерам Каротамму и Веймеру удалось
эту всеобщую ссылку отменить. Они даже обратились к кремлевскому руководству с
такой очень для Кремля странной, на самом деле понятной просьбой - они
попросили оставить так называемых "кулаков" в Эстонии и расселить их
в специальные поселки на границы Эстонии и Псковской области, а свою просьбу
мотивировали тем, что надо сохранить рабочие кадры для Эстонии. Мотивация
абсолютно понятна: если уедут свои, приедут чужие. Просьба тогда эстонских
руководителей в Москве не поняли и отклонили, но само ее появление достаточно
симптоматично.
Владимир Тольц: Олаф Мертельсманн разделяет мнение Елены Зубковой об
ограниченности воздействия перетряски таллиннской власти на общий,
катастрофический для Эстонии ход тогдашних событий:
Олаф Мертельсманн: Воздействие таллиннской борьбы за власть простиралось
преимущественно на сферы культуры и общественного сознания. Не велика разница,
сидит ли во главе министерства Сергей Козлов или Михкель Пертельпоег. Чистки по
завершении борьбы за власть в сферах культуры, образования и госорганах коснулись
прежде всего местных. Они заменялись часто Jesten (русскими эстонцами) или
просто русскими. С одной стороны, таким образом вытравлялись многие следы былой
независимости, "эстонский дух", который парил еще в школах или в
университете. С другой стороны, местные "кадры", с которыми, даже
если они были коммунистами, людей объединяли и культура, и язык, повсеместно
замещались иностранцами.
В воспоминаниях современников таллиннская борьба
за власть упоминается очень редко, гораздо чаще вспоминают волну чисток.
Честно сказать, я считаю, что Каротамм и Кэбин
не сильно отличались друг от друга. Оба были сталинистами. Ну, может, Каротамм
чуть больше вступался за эстонскую культуру, отстаивал несколько большую
свободу развития Эстонской ССР. Но и вынужденный изучать эстонский Кэбин (он
говорил на нем с акцентом) тоже выступал в защиту эстонского языка.
Важнее то, что принесла волна чисток. - Ею
укреплялась советская система, расширялся диапазон влияния советской власти.
Владимир Тольц: Ну, - спрашиваю я доктора Мертельсманна,- а
"национализм" и "антирусскость" эстонцев, которыми так
пугали Кремль пришлые "естен" в конце 40-х - начале 50-х, (да и
теперь о них часто припоминают в России)?..
Олаф Мертельсманн: Насколько "националистически" были настроены
эстонцы? - Сохранялась еще особая память о национальной независимости, а в
сознании некоторых даже и о нацистской пропаганде. Но и Советский Союз насаждал
определенный национализм, который порой очень мало отличался от
"национализма буржуазного". В обществе существовали сильные
антирусские настроения, но порой куда сильнее эти негативные чувства были
направлены против "русских эстонцев".
Интересно при этом, что многие из высланных в
Россию и узников ГУЛАГа (эстонцев) относились к русским вполне нейтрально или
даже положительно, всей душой при этом отвергая все советское. Думаю, различать
это весьма существенно.
Владимир Тольц: Конечно, на фоне гулаговской истории эстонцев, о которых,
кстати, в "Архипелаге ГУЛаг" с большой симпатией писал
А.И.Солженицын, на фоне массовой высылки 49-го года, почти
"вегетарианская" перетряска таллиннской верхушки может показаться
кому-то из наших слушателей второстепенной мелочью.
Так что же заставляет историков и сегодня столь
пристально прослеживать ее детали?
Елена Зубкова: Это дело имело несколько значений, прежде всего, конечно,
для самой Эстонии.
Произошла смена руководства и, как мне представляется,
не в лучшую сторону. Потому что, какие бы ни были компромиссные тот же Каротамм
и Веймер, но те люди, которые пришли им на смену, были, мягко говоря, еще более
лояльными по отношению к кремлевскому руководству. (Припоминаю одну из первых
записок, которую Кэбин отправил в Москву, став первым секретарем, это была
записка о немедленной присылке в Эстонию дополнительных кадров из Советского
Союза, желательно русскоязычных кадров - такой отдельный факт).
Что касается страны в целом, то "эстонское
дело" выполнило ту самую роль, на которую было первоначально и рассчитано,
то есть это действительно показательный пример, на котором попытались обучить
остальных региональных лидеров, как следует себя правильно вести.
"Эстонское дело" покончило с проявлениями так называемого
национал-коммунизма, течения очень популярного в послевоенные годы,
распространенного, конечно, больше в странах Восточной Европы, но такой рецидив
национал-коммунизма был, оказывается, и в Советском Союзе.
Какую-то прагматическую задачу, на которую
рассчитывал Кремль, "эстонское дело", несомненно, выполнило. Мне
кажется, оно показало еще один интересный момент изменения
советско-политической практики - отказ от этих массовых репрессий, которые
стали, прежде всего, среди слоя функционеров. Они были излишни и хлопотны. И
это дело показало, насколько дисциплинированной стала сталинская элита, будь
она старо-советская или ново-советская, уже различия были минимальными.
Владимир Тольц: Московский историк Елена Зубкова. Вместе с ней и ее гамбургским
коллегой Олафом Мертельсманном мы рассказали вам о так называемом
"эстонском деле" середины прошлого века.
