Е. Зубкова: У советского проекта в Прибалтике будущего не было

.
http://rus.delfi.ee/projects/opinion/article.php?id=18114763

5 февраля 2008 г,, Delfi.

Российское издательство РОССПЭН ("Российская Политическая Энциклопедия") приступило к изданию серии исторических монографий под названием "История сталинизма". Одной из первых книг в этой серии стал труд доктора исторических наук, профессора РГГУ Елены Зубковой "Прибалтика и Кремль". В своей книге Елена Зубкова подробно рассматривает процесс вхождения трех балтийских стран в состав СССР и последующую их "советизацию". При этом сама автор утверждает, что книга отражает даже не столько сам процесс приведения новых республик к единому советскому знаменателю, сколько взгляд на эту проблему из Москвы, из Кремля. О не самых простых моментах в совместной истории наших двух стран Елена Зубкова рассказала DELFI.



Елена Юрьевна, появление вашей книги может восприниматься как некий конъюнктурный или маркетинговый ход, ведь вопросы истории сейчас становятся в российско-эстонских отношениях вопросами актуальной политики. А как вообще у вас родилась идея такой книги?


Я, в общем-то, пала жертвой профессионального любопытства. Я очень много работаю в архивах, и вот однажды, лет десять назад, когда я работала в РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории, бывший Центральный партийный архив — Ред.), я увидела, что есть документы специальных Бюро ЦК ВКП(б) по Латвии, Литве и Эстонии. И мне стало просто интересно — я никогда не знала, что были такие специальные органы. И тогда же у меня возник вопрос: а почему это больше никому не интересно, кроме меня? В архив в то время приходило много людей, работали там исследователи и из всех трех прибалтийских стран, но их в первую очередь интересовала тема депортаций. И до сих пор, несмотря на все эти эмоционально-политические бури, практически никто в России всерьез историей Эстонии, Латвии и Литвы не занимается.
Что касается меня, то вначале это было просто любопытство, затем мне стало по-настоящему интересно, потом я решила заняться этим всерьез. Причем тогда я не представляла себе ни объема работы, ни масштаба задачи — я даже не могла предположить, что это отнимет у меня так много времени. И вот когда я уже была на середине пути, возникла вся эта скандальная история (с переносом памятника — Ред.). И для историка это очень плохо — когда политика начинает вторгаться в ту область, которой он занимается. И я знаю, что мою книжку будут рассматривать, в первую очередь, именно под этим углом, хотя мне бы этого не хотелось.
Вообще же, моя позиция определяется так: когда я выступала на конференции в Германии с докладом на тему о советизации Прибалтики, один из слушателей, пожилой немец, встал и спросил: "Очень интересный доклад, я все понял, не понял только одного — вы за кого?" Этот вопрос и определяет мою позицию: историк не имеет права становиться на ту или на другую сторону. Если это удается, то можно считать, что профессиональная задача выполнена.


И как же происходил процесс вхождения стран Балтии в состав СССР с юридической точки зрения?


Во всех этих "боях за историю", которые ведутся на политическом уровне, ни одна из сторон — ни российская, ни эстонская — не взяли на себя труд просто сеть за стол и, для начала, хотя бы договориться о понятиях, о терминах. О том, что имеется в виду, когда говорится о легитимности вхождения, об оккупации, об аннексии и т.д. И ситуация тупиковая — исключительно из-за того, что каждая сторона считает для себя вопрос решенным.
Теперь давайте смотреть, что у нас есть. За последние десять лет опубликовано несколько томов документов, т.е. документальная база у нас есть. В Эстонии вышла, в первую очередь, "Белая книга", в России было множество достойных публикаций, например, сборник "Полпреды сообщают…" на основании документов МИДа. Там весь процесс 1940 года буквально на ладони. И когда читаешь эти документы, то, конечно, советская концепция о "добровольном вхождении" Эстонии, Латвии и Литвы в состав СССР не выдерживает абсолютно никакой критики. И конечно, весь процесс вхождения той же Эстонии в состав СССР — это был акт нелегитимный, несмотря на то, что были подписаны все соответствующие бумаги, это, безусловно, была аннексия. Существует определение аннексии в международном праве — это присоединение одного государства другим без согласия этого государства. Как было получено согласие Эстонии, какой силовой нажим использовался — это абсолютно понятно.


А насколько серьезной была эта военная угроза? Действительно ли СССР был готов начать военные действия против Эстонии в случае неподписания договора о базах? Или Эстония испугалась угрозы, которая могла остаться и нереализованной?


Эта точка зрения была и остается распространенной — как сейчас, так и раньше. Сводится она к тому, что СССР использовал свои вооруженные силы как фактор запугивания, но при этом не собирался в действительности начинать боевые действия против Эстонии. Но российский историк Михаил Мельтюхов нашел в российских же архивах убедительные документы, которые доказывают, что военное давление сопровождало весь переговорный процесс. Военные приготовления на границе были совершенно реальными, у Генштаба к моменту подписания договора был план боевых действий на территории Эстонии — и это уже не блеф. Факт военного давления был абсолютно реальным.


Эстонию на момент вхождения в состав СССР вряд ли можно было назвать демократической страной. Фигура Константина Пятса также в последнее время в Эстонии воспринимается неоднозначно, тому доказательством вышедшая в прошлом году книга эстонского историка Магнуса Ильмъярва "Безмолвное подчинение". Какую роль в исследуемых вами процессах играл тот факт, что Эстония была государством достаточно авторитарным, хоть и не тоталитарным, как СССР?


Вопрос о том, в какой степени режим Пятса можно рассматривать в качестве фактора, способствовавшего советизации, очень большой, и он требует очень аккуратных оценок. Что касается авторитарных режимов, то их существование являлось в то время общеевропейской тенденцией, и режим Пятса не был тут исключением. С другой стороны, очевидно, что такого рода режимы действительно создают и политические, и экономические, и социальные предпосылки для дальнейшего продвижения в этом "авторитарном" направлении, уже к более жесткой модели, какой и был советский режим.
Но первым мысль о том, что авторитарные режимы в странах Балтии создали предпосылки для дальнейшей советизации, высказал даже не Ильмъярв, а немецкий историк Эрвин Оберлендер, сформулировавший это еще в начале 90-х годов. При этом он имел в виду такие моменты, как отсутствие многопартийной системы, огосударствление экономики, жесткую цензуру (последнее для Эстонии особенно характерно, ведь не зря время правления Пятса называли "эрой молчания"). В том же ряду стоит и насаждение националистической идеологии, и эстонизация всего и вся, и очень жесткая политика, проводимая в отношении университетов. Так что определенные предпосылки были созданы.
Кроме того, Ильмъярв писал немножко о другом, ведь причиной скандала в 1999 году, когда стали появляться его первые публикации на эту тему, было то, что он доказывал, что Пятс был советский "агент влияния". Первое издание "Безмолвного подчинения" вышло как диссертация в Стокгольме, на английском языке. И, откровенно говоря, у меня были сомнения, что эта книга появится в Эстонии, но когда я узнала, что книга не только появилась в Эстонии, но автор получил премию — я думаю, что этому обстоятельству можно только порадоваться, это говорит о том, что эстонская национальная историческая наука преодолевает "болезнь роста", когда историки волей-неволей были втянуты во все эти политические дебаты и в политику как таковую. Оказывается, возможны разные точки зрения, и остается сожалеть, что у нас такого рода исследования истории советизации Прибалтики пока очень-очень редки.


Ну, один эстонский историк является активным участником политической жизни — это Март Лаар. Он, кстати, в своих работах уделяет немалое место теме репрессий. Российская сторона официально с ним в полемику не вступает, хотя молодой российский историк Александр Дюков выпустил недавно книгу "Миф о геноциде", в которой оспаривает как сами цифры, приводимые в трудах Лаара, так и вывод о геноциде эстонцев…


Что касается масштабов репрессий, то тут надо еще считать и считать. У нас есть, в основном, статистика обобщающая. Причем статистики НКВД и НКГБ (МГБ) зачастую противоречат друг другу, хотя сам порядок цифр уже определен.
Что касается термина "геноцид", то он сейчас очень популярен, Украина также выдвигает России претензии по поводу геноцида-голодомора собственного населения. Но с такого рода определениями следует обращаться очень осторожно. Все-таки логика режима, логика действий по советизации Прибалтики была другая. Цель репрессий заключалась в том, чтобы сделать регион политически лояльным. Поэтому изымались те социальные группы, которые воспринимались как фактор, угрожающий устойчивости режима.
Точно такие же акции проводились в 20-е годы в самой России, тут даже ничего не надо было выдумывать — сравните списки тех, кто подлежал депортации в 1941 году из Эстонии и списки репрессированных в 20-е годы в России. Там те же самые "бывшие", чины полиции, священнослужители — все те же самые категории населения. Т.е., все эти репрессии проводились по политическому и социальному признаку.
Вот если вы докажете с документами в руках, что Сталин собирался истребить эстонцев как нацию, или, допустим, протестантских священников за их принадлежность к определенной конфессии — вот тогда это геноцид. Но таких документов нет, и вряд ли они когда-либо обнаружатся — просто по той причине, что Сталин не за этим пришел в Прибалтику. Он восстанавливал империю. Поэтому он не воспринимал Эстонию как некое инородное тело. Это очень важно. И аннексия прибалтийских государств была просто частью этой политики.
Вообще, восстановление империи — это безумно дорогой проект, причем в любом плане — в экономическом, в моральном, в техническом. Нелишне, чтобы об этом иногда вспоминали современные российские поклонники возрождения империи — ведь за сталинские имперские амбиции заплатить пришлось не только эстонцам, но и тем же самым русским, и вообще всем. Это был очень дорогостоящий и неэффективный проект, особенно если его рассматривать как одну из "великих строек" Сталина.
Возвращаясь к репрессиям — если за послевоенный период репрессировано около 68 тыс. человек при населении, не достигавшем миллиона, то для маленькой страны это, конечно, колоссальная травма. Тут нельзя говорить только о цифрах, надо смотреть на суть этого процесса. И эта травма зафиксировалась в исторической памяти и до сих пор дает о себе знать.


Между тем, в России Сталин признан наиболее успешным руководителем страны в ХХ веке. Вы с этим согласны?


Журналисты в России справедливо говорят, что когда читаешь "Книгу для учителя истории" под редакцией Александра Филиппова, то возникает ощущение о Сталине как об эффективном менеджере. Да и многие российские историки считают, что присоединение Прибалтики было продиктовано государственными интересами, интересами безопасности — в Европе уже шла война. И с этими аргументами можно соглашаться, но ведь при этом даже не всплывает вопрос о позиции другой стороны, о позиции Эстонии и эстонцев. Это и есть пример современного мышления, отягощенного имперским сознанием. Конечно, Советский Союз решал свою задачу, но то, за чей счет он ее решал — это остается за скобками или воспринимается как само собой разумеющееся.


Так была ли необходима аннексия стран Балтии для решения задачи обеспечения безопасности? Была ли возможность ограничиться просто Договором о базах?


Сам по себе ультиматум 1940 года, который и привел к поглощению прибалтийских стран, был во многом продиктован ситуацией на европейском театре военных действий, стремительно меняющейся в пользу Германии. Все документы свидетельствуют о том, что решения принимались тогда очень быстро, чуть ли не в порядке рефлекса. Договор о базах 1939 года больше не устраивал Сталина. И вот почему. Уже в самом начале с его выполнением возникли большие проблемы — причем по вине обеих сторон. Эстонские власти допустили части Красной Армии на территорию своей страны, но потом начался многомесячный процесс согласования условий аренды, проживания, продовольственного обеспечения и т.д. Вся эта история буквально соткана из конфликтов. И Договор во многом оказался невыполненным. Поскольку ситуация на европейском театре военных действий торопила Сталина, он решил, видимо, не договариваться, а просто разрубить этот узел.


И кто же виноват в этом невыполнении положений Договора о базах?


На самом деле, затягивание выполнения Договора было заложено уже в тексте Договора, поскольку составлен он был в самых общих выражениях. Как, допустим, толковать выражение "аренда баз по сходной цене"?
Ведь Договор возник во многом спонтанно. Карл Сельтер приехал в Москву подписывать торговый договор, но пока проходило согласование, советские войска вошли в Польшу. И возникает идея — а зачем нам торговый договор, когда можно подписать договор о военных базах? И Договор о базах разрабатывается очень быстро, с точки зрения проработки это очень "сырой" документ. Здесь дипломаты не доработали, да и круг людей, которые с советской стороны были причастны к заключению Договора, был крайне узок — это, в основном, Сталин и Молотов. Тот же постпред СССР в Эстонии Никитин вообще не знал о происходящем.


А какова была степень поддержки новой власти в Эстонии — что об этом говорят те документы, с которыми вы работали?


В Эстонии были свои левые традиции, даже была своя коммунистическая партия, правда, ее костяк — почти 200 человек — просидел в Ревельской тюрьме 14 лет, откуда в 1938 году их всех выпустили по амнистии. Это была очень необычная компартия — по сути единственная, находившаяся в силу обстоятельств вне сферы влияния Коминтерна, т.е. Москвы. Они сидели в тюрьме, выпускали там свою газету, вели какие-то диспуты — вот так и сформировалась новая политическая элита.
Эстонская политическая элита первого советского призыва — феномен во всех отношениях примечательный, жаль, что в Эстонии ее представители, по большому счету, мало кому интересны. А ведь те же Хендрик Аллик, Арнольд Веймер, Ханс Круус — это все очень яркие личности. Они же пошли служить советской власти не за деньги, у этих людей была очень четкая идейная мотивировка. Эти люди встали во главе эстонской компартии после войны и во многом стали жертвами чистки в 1950 году, т.н. "эстонского дела". Но их было мало, по оценке экспертов, вряд ли число коммунистов превышало в Эстонии 1000 человек.
Но тот факт, что они не имели контактов с Коминтерном, а значит с Москвой, привел к тому, что в Эстонии не было людей, которым Москва могла бы безусловно доверять, их там просто не знали. И они заняли свои посты только потому, что других не было. Если посмотреть записи Жданова, которого командировали в Эстонию, чтобы составить новое правительство, то там все время крутятся одни и те же фамилии: Круус, Андрезен, Семпер, еще несколько человек — и все. И даже этих не хватало, тот же Круус был министром иностранных дел и одновременно президентом Академии Наук Эстонии.
При этом нельзя забывать о том, что вообще все это левое движение было достаточно сильно национально ориентированным. В современной Эстонии им всем приклеили один общий ярлык коллаборационистов — а для меня это большой вопрос. Ведь это были люди, принадлежавшие к тому течению, заявившему о себе в Восточной Европе после войны, которое получило название "национал-коммунизм". И я думаю, что эстонские коммунисты т.н. "сталинской генерации" в наибольшей степени подпадают под это определение.
Кроме того, это были люди иной политической культуры, которые к тому же внимательно читали советские законы и действовали абсолютно в русле этих законов. И тот же министр финансов СССР Зверев доходил до белого каления, когда в ответ на его директивы ему приходили ответы из Латвии или Эстонии, что данный вопрос находится в компетенции республиканского правительства. Т.е. вдруг появилась какая-то национальная элита, которая стала читать советские законы и действовать в правовом поле. В Советском Союзе не было такого понятия как "правовое поле" — действовали личные контакты, личные договоренности, негласное право.
А эстонские коммунисты первого призыва мыслили именно в русле пролетарского интернационализма, для них Эстония и Москва были практически равноправными партнерами. Мало того, они были правы: они лучше знали местные условия.


И как, на ваш взгляд, получалось у них отстаивать местные интересы?


Когда-то получалось, а когда-то и нет. Вообще, прибалтийские руководители имели большую свободу маневра по сравнению с их коллегами из "старых" республик СССР. Прибалтика всегда воспринималась Кремлем как особая часть Советского Союза. И когда читаешь какой-нибудь документ, отправленный первым руководством КПЭ в Москву, то понимаешь, что у тех же украинцев такой же документ будет рождаться в головах только в 60-е годы.
Возьмем ту же коллективизацию — первая эстонская коммунистическая верхушка, несмотря на разногласия внутри нее, была против колхозов. Они препятствовали насаждению колхозов, понимая, что такая форма хозяйствования для Эстонии неэффективна. С другой стороны, они действовали так: хотите колхозы? Хорошо, сделаем несколько показательных колхозов на базе бывших больших помещичьих хозяйств. И люди из Москвы сердились, приезжая в Эстонию: вроде придраться не к чему, но чувствуется, что все равно делают по-своему.
Но, конечно, вся эта свобода маневра была до определенного предела. Так, когда эстонское руководство выступило с предложением, чтобы эстонские кулаки высылались на поселение в пределах республики, тем самым решая проблему нехватки рабочей силы, Москва это запретила, поскольку было принято решение кулаков высылать в отдаленные районы. Для 1948 года это было уже чересчур.


"Лесных братьев" в Эстонии было меньше, чем в Латвии и тем более в Литве. Означает ли это, что эстонцы были более лояльно настроены по отношению к советской власти?


Эстонцы раньше, чем латыши и литовцы, ушли в сферу гражданского неповиновения. Традиция интеллектуальной "самости" была в Эстонии очень сильна. Молодежная оппозиционность — ее воспитал еще Пятс — это была реакция на "эру молчания". И эта университетская молодежь, хоть и не была коммунистически настроенной, представляла собой вечную фронду любому режиму. И эта фронда от Пятса тут же перешла в наследство советскому режиму. И настроения эстонского студенчества — это тема, проходящая красной нитью через все бумаги: партийные, комсомольские, документы КГБ. Это был постоянный возмутитель спокойствия. Эстонцы раньше, чем в других прибалтийских республиках, перешли к ненасильственной форме сопротивления и создали здесь свою традицию. И те, кто в конце 80-х стали выступать как национальные лидеры — это все бывшая университетская молодежь 50-60-х годов.


Вы упомянули о пролетарском интернационализме, но, читая вашу книгу, создается впечатление, что вот это коммунистическое эстонское руководство было чуть ли не русофобским: оно постоянно протестует против присылки русских специалистов, против завоза трудовых мигрантов, постоянно требует увеличения количества эстонцев в рядах милиции и МГБ, в общем, старается русских, по возможности, никуда не пускать. Как будто речь идет не об Эстонской ССР, живущей в братской семье советских народов…


Не надо забывать, что это все были национально ориентированные лидеры, люди национальной культуры, которые боялись наплыва "чужаков". Кроме того, это очень болезненно воспринималось населением, которое и так-то не слишком любило советскую власть. И руководители пытались сделать советскую власть более привлекательной, такую "культурную" советскую власть.


А потом, уже в 70-е, Прибалтика стала "витриной" Советского Союза…


Совершенно очевидно, что политика выкручивания рук никогда не являлась приоритетной задачей Кремля. Из Кремля не надо делать какого-то монстра. Если какую-то проблему можно было решить "малой кровью", то ее так и решали. Потом не надо забывать о таком факторе, как "глаз Запада", который смотрел, как это все развивается. Поэтому хотелось выглядеть привлекательно. И создать для эстонского населения такой привлекательный облик советской власти — это тоже была одна из целей.
Для Москвы Эстония была особой территорией, и политика там была особая, и советизацию — по крайней мере, до 1947 года — там тоже старались проводить в мягких вариантах, не по классическому советскому образцу. Поворот начинается в 1947 году. Для этого было много причин, и закручивание гаек шло по всей Восточной Европе.
Но, тем не менее, когда мы говорим о "витрине" советской жизни — это очень интересный проект, который начал реализовываться сначала в Эстонии, а потом и в других прибалтийских республиках. По сути, это была реакция Москвы на провал первого проекта: сделать из Эстонии полноценную часть СССР. Именно полноценной, "правильной" части СССР из Эстонии сделать не получалось.
И тогда возникла новая идея — сделать из Эстонии "другой СССР", "витрину" советской жизни — и для внутреннего употребления, и для Запада. Пусть туристы приезжают, смотрят на этот "новый СССР". А дальше их пускать и не обязательно…


И все началось с Хрущева?


Хрущев, вдогонку за Берия, после смерти Сталина стремился как-то обозначить себя в решении большого дела, того же "национального вопроса", например. Решения по Эстонии 1953 года готовились его аппаратом и под его личным контролем. В этих документах прослеживается мысль о том, что политика в отношении Эстонии была неправильной и ее надо менять. Так что именно осознание того факта, что первоначальный план советизации, по сути, провалился, и стало отправной точкой для создания новой конструкции "Эстонии как другого СССР".


Вы заканчиваете свою книгу словами о том, что "у советского проекта в Прибалтике будущего не было". Почему?


Проект длился 50 лет. Можно оценить результаты. Чего удалось добиться? Было общее экономическое пространство, возникли новые связи — социальные, семейные. Но имперская компонента этого проекта, предполагавшая подчинение периферии центру, очень плохо ложилась на традицию и на политическую ситуацию в Эстонии. Эстонцы просто на определенное время смирились с этим фактом своего подчиненного положения, но оно никогда не было адаптировано и принято. Как только в конце 80-х изменилась политическая ситуация, вся эта конструкция стала трещать по швам. Поэтому у советского проекта — в том варианте, в каком его задумал Сталин — в Прибалтике будущего не было.


Официальная позиция российского МИДа заключается в том, что с точки зрения международного права, которое действовало на тот момент, вхождение стран Балтии в состав СССР абсолютно легитимно.


Что касается позиции МИДа, то она-то как раз понятна. Это реакция на эстонскую триаду "признать оккупацию — принести извинения — заплатить". И для того, чтобы эту позицию изменить, нет иного выхода, кроме как садиться и разговаривать. У немцев есть хорошее понятие: "преодоление прошлого". У нас же — и в России, и в Эстонии — действуют по принципу вытеснения прошлого. Мы не преодолеваем прошлое, не перерабатываем его, мы стараемся вытеснить неудобные, спорные страницы истории. Продвинуться к пониманию на таком пути нельзя.
Поэтому странно выглядит такая позиция МИДа на фоне осуждения Пакта Молотова-Риббентропа. С одной стороны, этот Пакт оценивается как нелегитимный акт, а с другой — ставшая возможной вследствие заключения этого Пакта аннексия Прибалтики оценивается как акт легитимный. Тут есть явное противоречие.
Эту ситуацию и историкам, и политикам надо просто проговорить, обсудить, найти в конце концов общий язык. После этого возможно уже какое-то движение вперед. Без этого список взаимных претензий будет только расти — та же эстонская идея с выплатой компенсаций совершенно неконструктивна.


На политиков надежды мало, на историков все-таки больше…

Историки делают свою работу. И политикам, чтобы лучше делать свою работу, иногда нужно прислушиваться к аргументам историков, а не наоборот, когда историки пытаются подобрать какие-то факты под уже вынесенный политиками вердикт. Вот это уже не годится никуда.

.